Где-то далеко внизу за пределами его комнаты раздается монотонный гул машин. Центр никогда не прекращает вещать, визгливо, но с хрипотцой, будто бы его одолела простуда. Майлз лежит на полу в полной темноте, а в его ногах мерно сопит старушка Шайни. В её чёрную шерсть уже пробралась седина, и он временами безотчетно думает о том, сколько же ей осталось. Электронные часы тускло освещают край тумбочки. 23:47. Майло глубоко вдыхает, заставляя себя перестать бесшумно ныть, как девчонка.
Вечер один из самых обычных. Разница лишь в том, что они в очередной раз разругались с матерью, и теперь каждый сидит в своей комнате, недоумевая, где же они так облажались, что теперь им приходится всё это терпеть. «Замолчи, Майлз! Видит бог, лучше бы тебя вообще не было», – мать была единственным человеком, называющим его полным именем. Неважно, в каком контексте, «Майлз» было неизменным. «Майлз, крошка, завтрак на столе». «Майлз, ты опаздываешь». «Майлз, лучше бы ты не рождался». «Хорошо, мам», – Майло бессильно прикусывает губу и часто моргает. Ему хочется свернуться в клубочек и уснуть на пару десятков лет, но в комнате настолько душно, что он продолжает лежать пластом, изредка шмыгая носом. Девчонка. Девчонка. Девчонка. «Ты настолько жалок, что мне начинает казаться, что она права. Так всем было бы лучше», – думая даже в таком ключе, Майлзу кажется, что он жалеет сам себя. Становится ещё противнее. Он перекатывается на бок, потревожив старую таксу, подкладывает под голову локоть и позволяет мыслям устроить беспорядок в своей голове. Тупая обида и невозможность кому-либо рассказать скатывается соленой каплей с его носа. Мальчишку накрывает волной напряженного сна вперемешку с мыслями о том, что было бы, если…
И вот, опять это место. Даже не до конца проснувшись, он чувствует, что попал в его плен. Что опять случится что-то ужасное, если он не будет осторожен. Может, на этот раз просто остаться здесь и подождать, пока всё закончится? Но нет, Майлз открывает глаза и садится, потирая руку, которую отлежал. Шайни исчезла, а в комнату из окна льется приятная синева. Он встает и подходит к зеркалу. Его светло-карие глаза в темноте кажутся совсем чёрными. Он треплет себя по волосам, а после переводит взгляд на три маленьких сердца, красующихся под мухой на его шее. Одно зачеркнуто. Умирать страшно. Но как бы ни было страшно, мысли о смерти вновь заводят его сюда. «Черт бы побрал твой разум, Майло», – он бережно проводит пальцами по рисунку на коже и, обувшись, выходит из комнаты.
Пустынная улица под синим куполом встречает его теплым ветром. Небо просто синее, ни облаков, ни звёзд, ни-че-го. Лишь где-то совсем далеко над землей извивается змей, вот только лицо у него человеческое, мужское и бровастое. Майлз, ощутив отвращение где-то в районе желудка, быстрым шагом направляется туда, куда его тянет нутро. Город он знает хорошо, но здесь он всегда отличается какими-то деталями. За первым же поворотом он встречает странного человека, которого невозможно было хорошенько разглядеть в синей мгле улицы. Он сует Майло какой-то клочок бумаги с оборванными краями, неразборчиво гудит что-то про клад, а потом вдруг хватает его за плечи и шипит горячим дыханием ему в ухо: «остерегайся люков, они сегодня играют в салки!». Взмахивает черным концом своей головы, отшатывается и медленно плетется дальше, будто Майлза и не существовало. Оцепенев, он лишь смотрит ему вслед. Потом вспоминает про листок в его руке, и бегло осмотрев его, понимает, что это часть карты. Но она совсем не похожа на карту города. По крайней мере, на карту города, в котором он живет.
– Время блядских загадок, конечно же, – Майло решает продолжить путь, сунув карту в задний карман джинсов, но тут под его ногой, откуда ни возьмись, появляется люк. А в следующее мгновение он уже парит в воздухе на такой высоте, что если бы в последний момент не ухватился за край крыши, мимо которой летел, то точно бы помер. Он даже не замечает, что кричит. И если бы это был конец испытаний хотя бы на ближайшую минуту, Майлз бы поблагодарил всех богов, имена которых знал. Но его рука предательски начинает соскальзывать.
– Нет. Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, – он пытается ухватиться покрепче, но бетон будто бы смазали сливочным маслом. Краем глаза Майло смотрит вниз, а краем мозга понимает, что даже если там кто-то есть, то ему вряд ли оттуда как-то помогут.
– Пожалуйста, только не снова. Я не хочу. Не хочу, не хочу, не хочу, – он шепчет себе под нос, панически и почти неосознанно, просто чтобы заполнить пустоту в своей голове. Опять это чувство обиды. Обиды и беспомощности. – Кто-нибудь? – уже громче выдает он срывающимся голосом.